Пост 4791307

Чернобыль ч.8.1 Закрепощение

Предыдущая часть

Зачистка

Дезактивация не ограничивалась одной лишь перекопкой почвы. Были приняты очень серьезнее меры по недопущению проникновения радиоактивного мусора за пределы зоны.

Вокруг зоны, а также внутри, в границах 5 и 10-километровой зон стояли КПП с ПуСО. Там проводили замеры машин, выходивших из зоны. И если сама машина была загрязнена сильнее нормы, то её отправляли помыться. А вот груз отбирали и отправляли на могильники вслед за техникой. На ПуСО образовывалось огромное количество грязной воды, которую можно было бы использовать повторно, если бы она не была столь сильно загрязнена. Сотрудники Киевского Политехнического института под руководством Александра Шутько разработали для её очистки специальный реагент, который позволял сократить загрязнение радиацией воды на 2-3 порядка.

На территории зоны было организовано два крупных хранилища техники Рассоха и Буряковка. Из-за стоимости захороненной там техники они получались золотыми. Один тот факт, что в итоге там оказались захоронены почти все ИМР (очень дорогой машины, между прочим), имевшиеся на вооружении советской армии, ярко об этом свидетельствует.

Попавшие в 5-ти и 10-тикилометровую зоны деревни радиация не пощадила. Зимой началось постепенное захоронение тех деревень, которые попали под радиационные следы и были сильно загрязнены. Копачи, Янов, Чистогаловка Все эти сёла уже весной 1987 года превратились в холмики с отдельными остатками бывших домов, огороженные колючей проволокой и знаками, предупреждающими о радиационной опасности. Приезжала ИМР (или другая инженерная машина, БАТ-М), выкапывала траншею, после чего бульдозерным отвалом и своей массой попросту ломала дом и сдвигала его остатки в эту самую траншею, затем могила закапывалась. С домами хоронилась история края, вековые традиции целых семейств. Привязанность местных к своим домам трудно переоценить.

Иначе сложилась судьба отдалённых от АЭС поселений. Чернобыль, ставший в первые дни основной административной базой, превратился в её административный центр, таковым он и является до сих пор. Сейчас там даже живут самосёлы, а тогда город плотно заняли военные. Этот факт сослужил городу весьма интересную службу. Поначалу зона тоже была разделена на несколько зон, но иначе, чем сейчас. Тогда мерили средний уровень радиации по местности. Внутренняя зона, во главе с реактором, имела средний уровень не ниже 15 миллирентген в час. Чуть шире не ниже 5 миллирентген, а ещё более широкая 1.5 миллирентгена. В соответствии с зоной, в которой работал человек ему начисляли надбавку за вредность в размере от трёх до одной зарплат соответственно.

И вот на карте я увидел, как граница 2-й зоны 5 миллирентген в час плавно-плавно тянулась а потом вдруг хищно бросилась вперед и коварным языком поглотила Чернобыль во 2-ю зону. После чего отступила и тихо-мирно-плавно пошла себе дальше.
И этот язык был красным карандашом жирно перечиркан, и им же отсечен по основанию: жирная красная линия зло и прямо соединила те места, откуда этот язык начинал выступать к Чернобылю
А мы знали, что в самом Чернобыле, на ближайшей к АЭС окраине на нашей стоянке было 3 мР/ч.; а центральные улицы и тротуары вообще были отмыты так, что и у нас в лагере, за 35 километров от АЭС, наверно, больше было до нескольких 0,1 мР/ч
Короче, 5 миллирентген в час в Чернобыле и в помине не было, в радиационном отношении мы считали его курортом <>
И вот чернобыльские работники (т. е. работающие в самом Чернобыле столице зоны), включая правительственную комиссию, сам штаб Министерства обороны и все остальные штабы министерств и прочих ведомств, а также всех, кто их посещал-проверял, конечно ж, были заинтересованы, чтоб за пребывание в экс-населенном пункте Чернобыль получать дополнительно +2 (а не +1) средних дневных заработка.
Ну и нагинали разведку, чтоб они липовую обстановку в районе Чернобыля на картах показывали разведотдельские-то данные были истиной в последней инстанции
Сергей Мирный

Сейчас в Чернобыле, да и по всей зоне радиационная обстановка куда лучше.

А в 1987 году начали хоронить Рыжий лес. Тот самый лес, который стоял между Припятью и ЧАЭС и который принял на себя первый удар радиационной стихии. Он был смешанным, а у хвойных деревьев сопротивляемость радиации куда ниже. Впрочем, убийственные дозы быстро набрали и лиственные деревья. В самой загрязнённой части фон составлял примерно 500 мР/ч, а то и выше. В результате на площади в 4.5 тыс. гектар погибли все хвойные деревья, а лиственные породы получили серьёзные повреждения. Хвоя после смерти деревьев приобрела кирпичный цвет, дав название всей местности. Остальная часть леса тоже оказалась загрязнена, но не так сильно. В течение 1987 года Рыжий лес сначала огородили, а потом стали хоронить в траншеях деревья, опасаясь и высокой радиоактивности, которая в случае пожара, могла бы подняться в воздух. Однако в силу малой глубины захоронения, эта радиоактивность попала в грунтовые воды. Операторы ИМР и путепрокладчиков БАТ столкнулись при захоронении с целым рядом серьёзных проблем, осложнявших им работу и обусловленных особенностями применявшейся техники. Например, внутрь машины попадало очень много грязной хвои, которую вычистить было почти невозможно.

В 1988 году в белорусской части тридцатикилометровой зоны был организован Полесский радиационно-экологический заповедник. Он покрывает 2162 км2. Это больше, чем организованная в украинской части Зона отчуждения (2044 км2), но меньше, чем суммарная площадь расположенных в украинском секторе Зоны отчуждения и Зоны безусловного (обязательного) отселения (2598 км2) территорий. Это территории Житомирской (Народичский (с июня 2010 исключён из ЧЗО и преобразован в Древлянский природный заповедник), Овручский районы), Киевской (Иванковский и Полесский районы), Гомельской (Брагинский, Хойникский, Наровлянский районы) областей. Администрация ЧЗО так и осталась в Чернобыле, а вот администрация ПРЭЗ находится в белорусском городке Хойники. На территориях ЧЗО, ЗБ(О)О и ПРЭЗ находилось 190 населённых пунктов, некоторые из которых были захоронены. Строго говоря, их должно было быть больше. Дело в том, что ряд поселений во всё тех же Житомирской и Гомельской, а также Могилёвской областях, в том числе Брагин и уже упомянутые Хойники (оба находятся возле границ ПРЭЗ) тоже следовало бы отселить, однако руководства республик на это не пошли. Часть деревень и сёл рядом с границами зоны вымерли сами, а вот городки остались целы, полупусты и заражены.

Вообще Белоруссии от аварии досталось больше всего заражено порядка 20% территории страны, в том числе под удар попали Гомель и Могилёв, лишь чудом выбросы обошли Минск. В стране высокая смертность из-за онкологических заболеваний и заболеваний крови, и пик всего этого приходится на юго-восток страны, примыкающий к поражённой аварией зоне.

Наука идёт в контрнаступление

К ликвидации аварии на ЧАЭС наука подключилась мгновенно. С самого начала стало понятно, что происходит нечто неординарное, нечто сверх всего происходившего ранее. Аварий такого масштаба и такого уровня последствий не происходило никогда, а потому перед учёными всех областей науки резко появилось непаханое поле для работы в боевых условиях. Вполне естественно, что учёные, в первую очередь физики-атомщики, не могли не воспользоваться такой возможностью.

Для начала необходимо было отразить удар реактора, остановить его наступление. И на полях радиационных сражений заработали умы. Главное понять состояние того, что когда-то было реактором и обнаружить высокие поля радиации, не посылая, по возможности людей. Так начали появляться новые приборы. Например, гамма-визор. В конце лета 1986 года понадобилось определить в бывшем центральном зале 4-го блока зоны с повышенной радиоактивностью на фоне активности окружающих материалов. Так предполагалось искать, например, фрагменты топлива. Для решения этой задачи в Курчатовском институте был разработан специальный прибор, который, улавливая жёсткое излучение, с помощью ряда преобразователей трансформировал его в гамма-изображение участка поверхности, которое можно было наложить на оптическое изображение этого же участка, позволяя, тем самым, обнаруживать светящие области. Быстро появились различные варианты гамма-визора для техники, на которой он применялся (автомобили, вертолёты, руки, штативы). После ликвидации прибор продолжили совершенствовать.

Внутри строящегося саркофага шла разведка и дезактивация внутренних помещений. В очищенных помещениях ставились различные датчики, измерявшие изменения тепловых и радиационных полей. Постепенно пришли к необходимости объединить эти приборы в единую контролирующую систему, данные которой выдавались бы на компьютер, который производил бы их анализ и прогнозировал изменения. Система получила наименование Шатёр и была сдана в эксплуатацию в 1987 году. При этом, из-за недостатка данных о местонахождении топлива, датчики Шатра оказались установлены не слишком эффективно, так как не контролировали основные запасы топливосодержащих материалов, попавших в подреакторные помещения. Кроме того, Шатёр не всегда работал устойчиво, а потому была создана дополняющая Оперативная система диагностики, датчики которой располагались в различных помещениях Укрытия и устанавливались в тот же период.

Отдельная непростая задача, стоявшая тогда перед правительственной комиссией это пуск третьего энергоблока. Помимо более высокого относительно первых двух блоков загрязнения помещений третьего блока, серьёзно загрязнён оказался машинный зал, а точнее, его крыша. Очевидным решением, предлагаемым учёными из оперативной группы ИАЭ им. Курчатов, была полная замена его кровли. Однако в обход ОГ Правительственной комиссии была предложена другая возможная причина рассеянное гамма-излучение, идущее из Укрытия и отражённое атмосферой, так называемый эффект sky shine. Подавлять sky shine предполагалось забросом большого количества свинцовых шариков общей массой в несколько сот тонн внутрь Укрытия. Представители ОГ доказали на очередном совещании, что это может привести к обрушению повреждённых конструкций блока, а значит, к новому загрязнению только что отмытой АЭС. Более того, представители ОГ доказали, что эффект sky shine вносит лишь небольшую (порядка 10%) долю в общее загрязнение машзала. В итоге, кровлю машзала поменяли, однако пришлось потратить несколько лишних месяцев, так что третий блок был пущен лишь в декабре 1987 года.

Разведка боем

Но всё это было лишь остановкой наступления и созданием плацдарма. План настоящего контрнаступления был утверждён 13 октября 1987 года на очередном заседании ПК. И создал его ИАЭ им. Курчатова. Вот в чём он состоял по версии книги Александра Борового и Евгения Велихова Работы Курчатовского института по ликвидации аварии:

Необходимо было очистить и дезактивировать ряд помещений с западной (а позднее с южной) стороны блока.

Установить в этих помещениях бурильные станки.

Пробурить скважины через бетонные стены и другие конструкции в шахту реактора и прилегающие к ней помещения, в подреакторные помещения.

С помощью специальных перископов, телевизионных камер, фото оборудования провести наблюдения через пробуренные скважины.

Обнаружив скопления ТСМ, измерить их параметры с помощью гамма, нейтронных и тепловых детекторов.

Отобрать и исследовать пробы различных материалов.

После этого оценить реальную опасность топливных скоплений и осуществить мероприятия по ее снижению.

Выработать предложения по укреплению внутренних конструкций, грозящих серьезными обрушениями.

Для обеспечения выполнения плана генерального наступления была создана Комплексная экспедиция при ИАЭ (КЭ) под руководством сначала И.Камбулова, а после А.Пасечникова. Научным руководителем стал академик С.Т.Беляев. КЭ получила статус филиала ИАЭ, хотя в её состав также входили сотрудники научно-исследовательских институтов Украины и Белоруссии, а также Минсредмаша СССР. В наиболее напряжённый период работ состав КЭ превышал 3000 человек. КЭ также должна была обеспечить проведение научно-исследовательских работ по укреплению конструкций Укрытия, а также обеспечить выполнение монтажно-строительных работ в обеспечение выполнения программ исследований. Ну и конечно же никто с КЭ не снимал задачи по совершенствованию диагностических систем.

Работы начались вскоре после принятия плана. К февралю 1988 года был дезактивирован ряд помещений, необходимых для начала бурения скважин. Кроме того, были приготовлены бурильные станки. Они разбирались на небольшие узлы, дабы их можно было нести даже по самым узким лазам, поскольку энергоблок 4 превратился в лабиринт завалов, сверхзагрязнённых помещений, чистых коридоров, свежего бетона и пока ещё толком не обнаруженной топливной лавы. Узлы станков обрабатывались различными составами, облегчающими их дезактивацию.

Сами скважины имели длину до 26 м, а диаметр от 60 до 150 мм. Такие размеры обуславливались целым рядом приборов, которые планировалось ввести в скважины для дальнейшего наблюдения и контроля состояния топливосодержащих материалов. Бурили их в двух направлениях большинство с запада на восток, но иногда и с юга на север, на разных отметках (иначе говоря, высотах здания блока), иногда с наклоном вверх или вниз. Каждая скважина получала свой отдельный индекс вида Н-В-О, где Н направление (З для направления с запада на восток и Ю для направления с юга на север), В высотная отметка начала бурения, а О индивидуальное буквенное или числовое обозначение скважины. До 1992 года было осуществлено бурение практически 150 скважин.

Первые скважины были пробурены с запада на восток из помещения 207/5 на отметках от +9.000 (иначе говоря, 9 м от земли) до +10.700 в подаппаратное помещение 305/2, то есть помещение, находившееся под днищем реактора (эта плита, напомню, обозначалась как схема ОР).

Первый день мая приходился на воскресенье. Но это был не просто нерабочий день, а крупнейший праздник и поэтому к вечеру внутри "Укрытия" осталось совсем немного людей. Бригада бурильщиков, работавших в нижних помещениях, дежурные в пультовой, дозиметристы, электрики, охрана.
А сотрудники нашего отдела собрались в Чернобыле за праздничным столом.
Хорошо известно, что все неприятности происходят в праздники и чем неприятность крупнее, тем позже ночью она возникает. Поэтому в тот момент, когда веселье достигло апогея, меня вызвали к телефону. Говорил мастер бурильщиков.
Из скважины идет какой-то не то пар, не то туман. Устье ее уже плохо видно. Скоро доползет до станка. Что делать?
Выводите немедленно людей. Закройте все двери и постарайтесь их загерметизировать. Ждите меня, я сейчас приеду.
Легко сказать сейчас приеду, до блока 14 км, праздничная ночь, найти машину и трезвого водителя невозможно.
Но тут неслыханно повезло. Один из наших водителей, в этот момент вернулся из поездки и еще не успел присесть к праздничному столу. Безропотно, пошел он к своему автобусу и мы, двое сотрудников и я, поехали по темной дороге к станции.
Бурильщики находились наверху, в пультовой. Мы спустились вниз и подошли к дверям, ведущим в коридор, из которого уже можно было попасть в помещение с буровыми станками. Двери были прикрыты, но ничем не загерметизированы. Ругнувшись про себя, я вошел внутрь и закрыл за собой дверь. Даже в коридоре видна была стоящая в воздухе пыль. Пока я пытался оценить обстановку, сзади вдруг раздался голос:
Пропуск. Предъявите Ваш пропуск!
Из тумана приблизилась фигура солдата, прижимающая рукой ко рту совершенно неверно одетый респиратор.
Вас почему не вывели? Забыли?!
Никак нет. Не могу покинуть пост.
А офицеры где?
Не знаю. Должны прийти.
Не трудно было догадаться, где сейчас офицеры.
Я тебя могу снять с поста?"
Вы же штатский.
Сколько времени, как туман появился в коридоре?
Минут пять, семь.
Еще минут десять простоишь здесь и можешь вообще не выходить. Легче помирать будет! - Жестокие и неправильные слова я произнес, но другого выхода тогда не нашел. Солдатик убежал.
А мы, заскакивая по очереди на несколько секунд сначала в коридор, а потом к станкам, с водяным шлангом в руках и действуя точно так, как действуют дворники, т.е. разбрызгивая воду, туман постепенно осадили.
Топливная пыль еще раз сделала нам весьма серьезное предупреждение.
Итак, охлаждающая буровой инструмент вода, попала в область высокой температуры. Она начала быстро испаряться, разрушая вещество, превращая его в пыль. Эту пыль потоки пара и воздуха выбросили наружу.
Но для этого в прежде сплошную плиту должно было попасть что-то, выделяющее много тепла. Топливо? Как? С помощью постепенного ее разрушения, прожигания. Подозрения, связанные с "синдромом", подтверждались и, впоследствии, подтвердились окончательно.
Александр Боровой. Цитируется по книге Мой Чернобыль.

А 3 мая произошло знаменательное событие. В шахту реактора вышла первая скважина. Через неё туда ввели щуп, которым попытались нащупать графитовую кладку. Не удалось, щуп свободно прошёл через шахту и упёрся в противоположную её стенку. Мягко говоря шокированные учёные (две сотни тонн урана, ещё больше графита где?!) быстро пробурили ещё одну скважину на том же уровне. В первую скважину ввели перископ, а во вторую осветитель. Увиденное шокировало ликвидаторов куда сильнее, чем сотрудников тюрьмы Шоушенк туннель Энди Дюфрейна. Шахта реактора оказалась практически полностью опустошённой! Весьма необычный и двусмысленный подарок на майские праздники. Ведь с одной стороны, отсутствие графитовой кладки позволяло сделать вывод, что самопроизвольно реакция начаться уже не сможет. Но с другой стороны, задача серьёзно усложнилась, ведь теперь нужно было найти непонятно куда подевавшееся топливо. О том, как шла работа в тот день, расскажет Александр Боровой.

Мы ввели в скважину длинный щуп и попытались определить границы разрушенной активной зоны. Щуп уходил все дальше и дальше, не встречая сопротивления. Наконец, он достиг противоположной стенки бака, в котором должна была находиться кладка. Никаких признаков ее не было.
Произошло это вечером. Все так измотались, так устали за этот день, что сразу как-то не осознали важности события.
Молодежь пошла отмываться в душ, а я, совершенно обессилев, сел на какой-то ящик, оперевшись спиной о многострадальный буровой станок. Совсем тихо стало. Слышно, как из превентора скважины капает вода. И в мою усталую голову, побродив где-то в подсознании, пришла честолюбивая мысль:
"Сейчас встану и загляну в скважину. И буду первым на земле человеком, заглянувшим не куда-то там, а в активную зону взорвавшегося чернобыльского реактора. Но в реакторе темнота. Абсолютно темно, ничего увидеть нельзя. Ну и пусть. Все равно буду первым человеком, который попытался заглянуть в реактор. Скважина небольшого диаметра и очень длинная. Излучение, которое бушует в шахте реактора, сюда практически не доходит. Угол маленький. Да я и не буду долго смотреть в эту абсолютную темноту. Вставать только не хочется".
Честолюбие победило лень. Я встал и пошел к скважине. Если бы только знать, чем это кончится, никогда бы с места не двинулся, но кто же мог предположить...
Скважина не обманула ожиданий моего зрения ничего видно не было. Зато слух преподнес неожиданный и даже страшный сюрприз. Из отверстия донесся голос, который посоветовал немедленно убираться отсюда, если я не в состоянии нормально работать.
Подходил я к стене медленно и не торопясь, а от нее даже не отходил и не отбегал, а отпрыгнул, с неожиданной резвостью. Остановился и пытался придти в себя.
"Ясно, что в реакторе, в поле, измеряемом тысячами рентген в час, никто сидеть не может. Он и не сидит, никого там нет. Значит этот голос внутри меня. И, скорее всего я сошел с ума. А может быть, не сошел? Надо еще раз все обдумать, торопиться теперь некуда, хуже не будет".
Я снова сел на ящик и задумался. В основном о том, что дети не кончили еще институт, и кто же будет кормить семью, если меня отправят в психиатрическую больницу. Очень невеселые были мысли, а от усталости еще и тянулись медленно.
"Может быть это разовый психоз? Разовая галлюцинация? Надо еще раз попробовать".
Повторный эксперимент принес тот же результат. Голос из скважины продолжал меня ругать и даже уличал в технической безграмотности. И вот в ответ на это горькое обвинение моя усталая голова сработала, все стало ясно.
Несколькими этажами ниже бригада буровиков трудилась над параллельной скважиной. Они немного отставали, и сейчас бур только вошел в огромный цилиндрический бак, сооруженный вокруг активной зоны. Бак с водяной защитой. После аварии вода из его секций полностью или частично вылилась, и бак стал прекрасным резонатором. Даже тихо сказанное внизу слово было отчетливо слышно через скважину. А слова так и лились из уст мастера, поскольку при входе бура в бак бурильщик ухитрился сильно дернуть штангу и как-то уронить его вниз. Замена же инструмента требовала времени.
Александр Боровой. Цитируется по книге Мой Чернобыль.

А пока началось дальнейшее бурение, сопряжённое с поиском топлива и мониторингом состояния блока. В новых шахтах устанавливали теле- и фотокамеры, перископы, осветительные приборы, датчики гамма-излучения, тепловых полей, нейтронного излучения и т.д. В результате была создана исследовательская система диагностики Финиш. Начала она работать ещё в 1987 году, однако основная часть датчиков была смонтирована с 1988 по 1990 годы. В её состав в итоге вошли 18 датчиков теплового потока, 30 датчиков температуры, 5 датчиков плотности потока нейтронов и 6 датчиков МЭД. Каждый сторожевой датчик, будучи установленным в скважину, на протяжении месяцев проверялся на устойчивость работы. Вместе с ним проверялся и остальной канал передачи данных. После того, как данные с них анализировались и делался вывод об устойчивости работы канала, его включали в ИСД. Данные с неё ежедневно отправляли в Москву. С самого начала работы Финиш регистрировал постепенное падение всех измеряемых параметров, что означало снижение опасности.

Но данные Шатра и дополняющего его Финиша, а также лабораторный анализ извлекаемых из блока образцов ТСМ и обломков бетона, которые добывали при бурении скважин всё же не позволяли получить достоверные данные о новой конфигурации внутренних помещений здания, расположении топливной лавы. Всё равно нужны были люди и роботы. Роботы появятся позже, а пока в блок продолжили ходить учёные. В итоге с помощью комбинирования данных был установлен уровень повреждения конструкций блока, изучена конфигурация завалов в центральном зале и других зонах.

следующая часть